Неточные совпадения
На ветви сосны преклоненной,
Бывало, ранний ветерок
Над этой урною смиренной
Качал таинственный венок.
Бывало, в поздние досуги
Сюда
ходили две
подруги,
И на могиле при луне,
Обнявшись, плакали оне.
Но ныне… памятник унылый
Забыт.
К нему привычный след
Заглох. Венка на ветви нет;
Один под ним, седой и хилый,
Пастух по-прежнему поет
И обувь бедную плетет.
И Салов, делая явно при всех гримасу,
ходил к ней, а потом, возвращаясь и садясь, снова повторял эту гримасу и в то же время не забывал показывать головой Павлу на Неведомова и на его юную
подругу и лукаво подмигивать.
Та, в свою очередь, услыхав из кротких уст Антипа Ильича приглашение, тоже затрепетала и, едва владея собой,
сошла к Егору Егорычу, который рассказал ей, как он был у пророчицы Екатерины Филипповны Татариновой,
подруги Пилецкого, как задал сей последней вопросы о Лябьевых и об ней, Сусанне, а затем прочел самые ответы, из которых последний еще более смутил Сусанну Николаевну, особенно, когда Егор Егорыч воскликнул...
Затем он упрекал ее мужа в недальновидности: не покупает домов, которые продаются так выгодно. И теперь уж Юлии казалось, что в жизни этого старика она — не единственная радость. Когда он принимал больных и потом уехал на практику, она
ходила по всем комнатам, не зная, что делать и о чем думать. Она уже отвыкла от родного города и родного дома; ее не тянуло теперь ни на улицу, ни
к знакомым, и при воспоминании о прежних
подругах и о девичьей жизни не становилось грустно и не было жаль прошлого.
Проходит год, два, — дочь всё ближе
к матери и — дальше от нее. Уже всем заметно, что парни не знают, куда смотреть ласковей — на ту или эту. А
подруги, — друзья и
подруги любят укусить там, где чешется, —
подруги спрашивают...
— Недавно он женился на единственной
подруге той девушки, его ученице; это они идут на кладбище,
к той, — они каждое воскресенье
ходят туда, положить цветы на могилу ее.
Людмила. Он интересный, а нам — скучно!
Подруги всё хворают, не
ходят к нам.
Он старался придумать способ
к бегству, средство, какое бы оно ни было… самое отчаянное казалось ему лучшим; так
прошел час,
прошел другой… эти два удара молотка времени сильно отозвались в его сердце; каждый свист неугомонного ветра заставлял его вздрогнуть, малейший шорох в соломе, произведенный торопливостию большой крысы или другого столь же мирного животного, казался ему топотом злодеев… он страдал, жестоко страдал! и то сказать: каждому свой черед; счастие — женщина: коли полюбит вдруг сначала, так разлюбит под конец; Борис Петрович также иногда вспоминал о своей толстой
подруге… и волос его вставал дыбом: он понял молчание сына при ее имени, он объяснил себе его трепет… в его памяти пробегали картины прежнего счастья, не омраченного раскаянием и страхом, они пролетали, как легкое дуновение, как листы, сорванные вихрем с березы, мелькая мимо нас, обманывают взор золотым и багряным блеском и упадают… очарованы их волшебными красками, увлечены невероятною мечтой, мы поднимаем их, рассматриваем… и не находим ни красок, ни блеска: это простые, гнилые, мертвые листы!..
Город давно знал о её связи со сватом и, строго осудив за это, отшатнулся от неё, солидные люди запретили дочерям своим,
подругам Натальи,
ходить к ней, дочери порочной женщины, снохе чужого, тёмного мужика, жене надутого гордостью, угрюмого мужа; маленькие радости девичьей жизни теперь казались Наталье большими и яркими.
На другой день только что проснулась Аграфена Петровна и стала было одеваться, чтоб идти
к Сивковым, распахнулись двери и вбежала Дуня. С плачем и рыданьями бросилась она в объятия давней любимой
подруги, сердечного друга своего Груни. Несколько минут
прошло, ни та, ни другая слова не могли промолвить. Только радостный плач раздавался по горенке.
Случай, устроивший странную судьбу мою, быть может, совершенно исключительный, но полоса смятений на Руси еще далеко не
прошла: она, может быть, только едва в начале, и
к тому времени, когда эти строки могут попасть в руки молодой русской девушки, готовящейся быть
подругой и матерью, для нее могут потребоваться иные жертвы, более серьезные и тягостные, чем моя скромная и безвестная жертва: такой девушке я хотела бы сказать два слова, ободряющие и укрепляющие силой моего примера.
— Где помирились, господи! Не знаю, куда спрятаться от него!.. Вчера подстерег меня у Мытнинского моста, не дает
пройти; скажи, говорит, что простишь меня!.. Что ж мне было делать?… Когда на меня кричат, я могу противиться, а когда просят, — как ответить? Обещался вечером прийти ко мне прощенья просить. Я на весь вечер ушла
к подруге и ночевать осталась у нее… Уж и подумать боюсь, что будет, когда опять встречу его. Право, он меня убьет!
Увы,
подруги не было дома, но так как хозяйка квартиры, сдаваемой по комнатам, где она жила, уверила Феклу, что ее
подруга должна скоро вернуться, то молодая девушка решилась прийти несколько позже, а потому, вышедши, снова
прошла на Николаевскую и тихим шагом прогулки направилась
к Невскому проспекту, зевая по сторонам.
«И вот наконец, — говорил он сам с собою, — позор девушки, по моей милости,
ходит из уст в уста; о нем звонит уж в набат этот мерзавец! Верно, проговорилась
подруга! Где ж уверенность спасти ее вовремя от стрел молвы? Где ж благородство, польза жертвы? Одно мне осталось — броситься
к ногам великого князя, признаться ему во всем и молить его быть моим спасителем и благодетелем. Скорее и сейчас же. Он намекал мне так благосклонно о невесте, он будет моим сватом».
Караульный у подъемного моста, через который надобно было
проходить двум
подругам, чухонец лет двадцати, обняв крепко мушкет и испустив глубокий вздох, вместо оклика, только что хотел, сидя, прислониться
к перилам, чтобы в объятиях сна забыть все мирское, как почувствовал удар по руке.